Электронное издательство
Кадр из фильма «Гарри Поттер и Дары смерти»
Пользуясь наивными терминами, Лорд Волан-де-Морт - персонаж, воплощающий зло. Его цель - мировая мгла, анархия, власть тёмных существ. Из чего же состоит плоть «Того, Кого Нельзя Назвать»? Из змеиной кожи. Змеи рядом с Томом Реддлом всю жизнь. И чем старше он становится, тем более явно они скользят в тексте. Де Морт — змееуст, потомок Салазара Слизерина: полжизни при нём состоит огромная змея Нагайна, в которой сокрыта часть его души. Возрождаясь, он питается змеиным молоком, а в новом теле - бледен, безнос, и ещё у него глаза-щёлки с вертикальными зрачками. Чего же боле? Волан-де-Морт - в высшей степени Змея, чьи кольца держит детскую книжку в смертоносных тисках.
 |
 |
||
| Джон Кольер «Лилит», 1892 | Николас Фламель. Фигуры Абрахама |
Змея – многофункциональный символ, но прежде всего она - носитель хтонической мощи, одно из воплощений подземного женского архетипа. В глубокой древности змея почиталась священным существом, чья сила, как у любого мощного тотема, имеет двустороннюю направленность. В одной ипостаси змея может одарить всеми благами (например, Серпентина-София из «Золотого горшка» Гофмана), а в другой - уничтожить. Богинь плодородия часто изображали со змеями в руках, а то и вместо конечностей. В виде кобры или коброголовой женщины представала египетская богиня плодородия и урожая Рененутет. Часто змею воспринимали как хранительницу сокровищ и специально заводили в домах, надеясь обрести богатство. Считалось, что змея также увеличивает плодородную силу женщины, в доме которой живёт. (Мать Александра Македонского не просто говорила, что змея, которую она держала в доме, помогла ей зачать, но что она понесла от Змеи). Ещё одной важной функцией змей является их роль в космогонических мифах (у египтян и скандинавов мировой змей опоясывает землю). Символ Орфических мистерий - яйцо, обвитое змеёй, – это символ космоса, окружённого огненным творящим духом.
Змеиное происхождение древнейших родов гарантировало их потомкам наивысшую легитимность власти, наделяло королей нечеловеческими способностями, скажем, умением повелевать стихиями. Одна кхмерская легенда рассказывает о еженощном соединении царя Камбоджи с нагой - прародительницей, от чего зависело благополучие страны. В Древнем Египте знак священной змеи Урей отличал фараона и изображался на царском головном уборе. Представления о змее как об опасном начале находят отражение в обрядах лечения змеиных укусов, в заговорах от змей, восходящих к древним шаманским традициям (наиболее архаичные тексты содержат ссылки на миф о змееборце).
Итак, если в древних мифологиях роль Змеи почти всегда двойственна, и её сила не подлежит сомнению, то в развитых мифологических системах она соотносится не столько с плодородием и благополучием, сколько с враждебной и переваривающей природной «хлябью». Хтон с течением времени становится всё более и более табуированным пространством. Всё, связанное с женским началом, низводится до «чудовищности». С ростом городов человек отдаляется от матери-природы, актуальным становится выживание в полисе, а не в лесах. Люди затрачивают меньше усилий для установления гармонии со стихиями. На смену почитанию приходят комплексы патриархальной цивилизации - страх, отчуждение и рефлексия, множатся попытки редуцировать власть Богини, чтобы облечь властью Бога на поприщах политики, спорта и торговли. В противовес материнской текучести, бесформенности, вырисовываются геометрически правильные формы метрополий.
Исток слома – греческая классика: Аполлон, прежде волчий чернобородый бог, стал лучезарным богом формотворчества, убив огромного змея Пифона, который источал со дна пропасти, помимо мерзкого хтонического гниения, особые пары. Вдыхая их, пифии предсказывали будущее. Присвоив «змеиные» функции, Аполлон «просветлил» природу оргиастических менад, ранее сопровождавших Диониса: благодаря метаморфозе менады обернулись нежными музами. Сфера творчества (опьянение, экстаз, транс) очистилась и перешла в руки «мужей». С приходом христианской эры вся «материнская» функциональность перемещается в зону «ада». Женщины вычёркиваются из общественной жизни. Плоть - лишь грязная материя, а женщины грязны вдвойне. Остаётся лишь бесплотный образ Богоматери – слабый отголосок, отсвет древних культов.
С развитием общественной мысли и теорий прогресса человечество теряет почву (под ногами «хаос шевелится»). Девятнадцатым столетием датируется «смерть Бога», но табу по-прежнему крепки. Плотный чёрный креп драпирует тело викторианки, как мумию, - узда для мужского морока, для мстящей фурии, лишённой всех благодатных черт. Женщина суть демон, красногубый вампир, чёрная ночная бабочка, несущая тлен и смерть. Изгнанная Лилит – вот кто она. Отношения полов в викторианской Англии сведены к минимуму, растёт количество фиктивных браков, но кольцо угрозы сжимается всё плотнее: ближе, ещё ближе подползает гадюка, завораживая и маня своими изгибами.
В 2006 году Рейчел Кинг написала неовикторианский роман "Полёт бабочек" про горе-коллекционера, одержимого идеей открыть особый вид. Бабочки возбуждают Томаса в прямом и переносном смысле: оставив юную жену в Англии, он отправляется с научной экспедицией в Бразилию, гонимый мечтой поймать даже не насекомое, а экзотическую бабочку-женщину:
При этом Томас испытывает отвращение к мотылькам, которые маркируют территорию вытесненных детских страхов, грязное и отталкивающее пространство запретного, отвратительно-сексуального»:
В 1871 году Артур О'Шонесси создаёт стихотворение на тему грехопадения -
Тёмный лорд, если к нему приглядеться, не имеет реального тела. Он представляет собой скорее распад формы, но не банальное физическое разложение. Тут мы имеем дело с усугубляющейся хворью, с заползшей в пышный сад гадюкой, с чумой на викторианский Дом.
Том Марволо Реддл в приюте. Кадр из фильм «Гарри Поттер и Принц-полукровка»
Печальные обстоятельства рождения Тома Реддла и смерти его матери Меропы – самые диккенсовские страницы хроники Роулинг:
В данном случае первичен даже не «текст Диккенса» (сиротский, рождественский), обширный и разветвлённый в английской литературе XIX – XXI веков, но сама атмосфера викторианского Лондона, текст повседневности, влияние которого на реальные судьбы я хочу показать на одном примере, обнаруженном в статье Г. Кружкова «Мы – двух теней скорбящая чета». Лондонский эпизод 1899 года по письмам Вяч. Иванова и Лидии Зиновьевой-Аннибал» (Новое литературное обозрение. 2000, № 43). Эта история достойна пера Питера Акройда – настолько в ней размыта грань, отделяющая литературу от биографии. Как говорится – нарочно не придумаешь: то ли викторианский текст всему виной, то ли роковое стечение обстоятельств.
Итак, в 1899 году у «серебряновековой» четы в Лондоне родилась дочь Еленушка, которая через два месяца «как-то непонятно умерла». Лидия была безутешна, но через день-два, недалеко от дома, где они жили, был найден мальчик-подкидыш (!), которого отчаявшиеся родители, усмотрев в том божий знак, решили усыновить. Попытка не увенчалась успехом из-за строгих английских законов, и, как пишет Иванов, «нас объяла тень смертная». Из переписки Лидии мы узнаём, что через год она навещает малыша Джорджа в сиротском приюте на Эндел-стрит; посещает могилу дочери на кладбище в Норвуде (Южный Лондон). Кружков особо подчёркивает мистическое совпадение: в этот же день (22 января 1901 года) Лондон оплакивает смерть королевы Виктории. Пережитые в Англии «трауры» нашли отражение в поэзии Вяч. Иванова. «Мы - две руки единого креста» - это последняя строка в сонете 1900 года, ставшем через 9 лет «магистралом венка» сонетов в цикле «Любовь и смерть». В «Венок» вплетены знаменитые розенкрейцеровские строчки про «тень единого креста», про «два полёта» и «двух теней скорбящую чету».
В новом романе Фионы Хиггинс «Коллекционер стеклянных глаз», в главе 10 «Дьявольское зелье», вы найдёте всю парадигму: «перед Лотти возникла призрачная фигура – маленький мальчик на коленях. Он плакал, его тонкие руки искали в снегу еду. <…> Лотти дала обет. <…> Так был учреждён Приют Лотти Финч для Подкинутых Младенцев и Выкинутых Мальчишек».
В финале «Даров смерти», на вокзале Кингс-Кросс, куда попадает погибший в бою с Волан-де-Мортом Гарри, кроме него и Дамблдора есть ещё одно существо – маленькое, изувеченное, дрожащее – которому, говорит Альбус, никто уже не сможет помочь. Это «выкинутый мальчишка» Том Реддл, регрессирующий в исходную точку своей истории, у которой нет продолжения, никакого второго шанса. Мы видим кого-то: без имени, в абсолютной пустоте – вне досягаемости для спасения, тем более – искупления. Появившись на свет в рождественские дни, Том пренебрёг всеми дарами жизни и жертвой собственной матери. В каком-то смысле он так и не сдвинулся с мёртвой точки: его путь иллюзорен и бесплоден, и вот главный злодей романа лежит под ногами – «выкидыш» бедной Меропы Мракс, дщери Марволо; слизень из рода Салазара Слизерина, чудовищный ребёнок не любви, но Смерти.
Помните про Кембриджские Топи, затаившуюся трясину из романа Ребекки Скотт «Прогулка с призраком»? Коричневая вода провалилась в подсознание и замерла: об этом знает бродивший по тамошним болотам в юности А. Теннисон, автор «Кракена»; знает он и о том, что чудовище явится людям и ангелам, когда мир кончится. Для него не секрет, кто затаился под кольчецами дракона. Змей Пифон, точнее - Змеища, прадионисийская женская ипостась Диониса, побеждённая Аполлоном, но не навсегда.
Оказывается, в Тринити есть старинная табличка, на которой выбита страница из пособия для аспирантов, опубликованного в 1807 году. Там говорится: «Остерегайся женщин, что появляются на улицах города. Ибо та, что вечером была Гебой, обернётся в ночи Гекатой». Английская поэзия конца XIX столетия – лучшее доказательство того, что Кракен суть злокозненная вода, Нагайна, а Волдеморт (таково его имя в каноне) - викторианская змея.
К материалу, процитированному автором заметки, обязательно добавьте «Змею» П. Б. Шелли (пер. В. Лунина). Эта романтическая реплика предвосхищает «змеистость» викторианцев: «Не буди змею. Пусть спит. / А когда она проснётся, / Пусть себе ползёт во тьму / Трав дремучих у болотца / Не услышать никому, / Ни пчеле, ни мушке сонной, / В колокольчике рождённой, / Ни сиянию заката, / Как она скользит куда-то…».
Джерард Хопкинс, пестуя бодлерианское (его янсенистскую сторону), переводит хтонические мотивы в иезуитскую плоскость: «знать лишь себя – и собственную вонь» (стихотворение «Проснусь – и вижу ту же темноту»). В «Падали» разлагающийся двойник поэта «извивается, как язь».
Полный ТЕКСТ (образцово викторианский, какой бы эпохой не датировался каждый итальянский сонет-монолог), содержится в сборнике «джентльмена в своём страдании» Юджина Ли-Гамильтона (1845-1907) «Воображённые сонеты» (1888). Он учился в Оксфорде, но блестящей карьер так и не сделал, поскольку с юности страдал психосоматическим расстройством, приведшим к полупараличу на целых 20 лет. Когда после 1895 года болезнь отступает, поэт много путешествует по миру, женится на шотландской писательнице Энни Холдсворт. К несчастью, их дочь умрёт во младенчестве, а книга «Mimma Bella», посвящённая её памяти, выйдет уже после смерти автора. Сборник «Воображённые сонеты», уникален даже на фоне той эпохи, богатой поэтическими открытиями: «боль этой жуткой книги» очень викторианская.
В сонете Роджера Сицилийского к своей жене Аделаиде (1140) королева сравнивается с оборотнем, адским существом: «В твоих глазах – неведомые сферы / В зелёном расплываются огне <…> / Ту ночь, когда луна белее млека / Появится на твой призывный вой, / Я не забуду до скончанья века». Жанна Буржская стращает своего господина (1370) полной луной, что «больна проказой» (скулёж, распад, мох на мраморе, осень – по-моему, у поэзии Ли-Гамильтона много общего с «Холмом грёз» Артура Мейчена).
Манфред Беневентский пишет будто бы о сарацинских пиявках (1155), а на самом деле - о собственной тени, которая «змеёю уползла». «Некий голос – Карлу VII» (1431) предлагает «взглянуть на пламя, / Которое тебя в иной черёд / В Аду многоязыко обовьёт, / И ты забьёшься, как в змеиной яме». Рабби Ниссим, обращаясь в 1497 году к Господу Потопа, вспоминает про Рим, искоренивший себя «кровосмешеньем». Наконец, кардинал Вольси (1530) жалуется своему псу (по традиции!): «…Зачем друзья мне с языком гадючьим?» - См. публикацию «Воображённых сонетов» (в пер. Максима Калинина) в журнале «Урал». 2008, № 4.
В повести Артура Мейчена «Белые люди» (1906) рассказывается о юной леди, которая на самом деле была
* Чарльз Симс (1873-1928) – английский художник, который разрушил свою репутацию академического мастера странными творениями послевоенного периода. Он всегда тяготел к своевольной манере письма на грани безумия. В 1914 году на фронте погиб старший сын Симса, второй неизлечимой травмой стал личный опыт военного художника. После 1918 года он стал развивать в своём творчестве религиозные и апокалиптические мотивы, вёл жизнь отшельника и спирита, подобно многим современникам. В 1928 году, вследствие хронической бессонницы и паранойи, Симса начали преследовать галлюцинации: он видел кошмарную бойню и смерть сына. 13 апреля художник покончил с собой: утопился в реке Твид, протекавшей возле его дома, в Сент-Босвелл (Шотландия).
| Поделиться: |
Posts: 3
Reply #3 on : Wed August 14, 2013, 14:48:48