Глава II
Принц Северус: In Memoriam
Екатерина Барановская
2. 1. Лили Эванс и Мэри Джойс:
о возможном пра-образе девочки навсегда
(Затейливые узоры по краям одного сюжета)
Summary
Mary Joyce and Lily Evans
The widowerhood of the Potions master corresponds to the mournful spirit and style of Victorian age. Snape's behaviour not only has certain literary parallels, but also reflects real fortunes of the epoch mourning over nearly everything and everyone, according to the royal canon. First there were romantic poets, then prince Albert, Arthur Hallam, king Arthur; add to them famous and nameless firstborns, consumptive maidens and brides; mad heirs, drowned men, the whole families - feminized nation almost lost the sense of distinction between the objects of grief, inventing some unknown methods to keep and increase the memory of their beloved dead.
Victorian dead girls (from C.Dickens to decadents); "pale sisters" (from Bronte to J.Harris and A.Niffenegger); Carroll's Alice and her phrases, Rossetti's Lillith, little witches- miss Evans is a reflection of them all, but the main heroine will always be puella, a pearl lost and eternally searched for. In "Harry Potter" this plot is hidden behind a fairy-tale about the search of horcruxes and deathly hallows, but through all these symbols there appears an image of "a girl forever", dating back to the traditions of English poetry of XVII – XIX c. and to the ancient myths.
On the one hand, widowed Snape is a guard of the underground treasure; making potions, probably, in a hope to find a reanimating Flammel's essence. On the other hand, Lily's patronus, a silver-white doe, passes after her death to Severus. In the light of this great mystery, he appears as a fairy-tale knight liberating the one who finally saves (through Snape's sacrifice and triumphal retransmission of maternal love) children, Hogwarts, England, and Snape's reputation.
Посвящается Григорию Михайловичу Кружкову
| |
 |
 |
|
| |
Элли Дарси-Алден в роли Лили Эванс
|
Валентайн Кэмерон Принсеп (1838-1904)
«Девушка с совой»
|
|
…Но до сих пор передают,
Что Люси Грей жива,
Что и теперь её приют –
Лесные острова.
Она болотом и леском
Петляет наугад,
Поёт печальным голоском
И не глядит назад.
Уильям Вордсворт. Люси Грей, или Одиночество
...Но Альфред ещё восемь лет оставался замкнут
в своём горе, упивался им <…> удивительным
образом Альфред сам преобразился во вдову Артура.
Овдовела его душа, его анима…
Антония Байетт. Ангел супружества
Мы сотней нитей в то вросли,
Что завтра станет прах,
Но нам присущий дух любви
Останется в веках.
Эмилия Бронте
(любимое стихотворение Дафны Дюморье)
Из канона:
1. Гарри без колебаний погрузил голову в каменный сосуд. Распрямившись, он увидел, что стоит на почти пустой детской площадке. Две девочки качались на качелях, а из-за кустов за ними наблюдал худенький мальчик. Его чёрные волосы были давно не стрижены, <…> широченная потрёпанная куртка сгодилась бы взрослому мужчине; рубашка под ней была чудная, с чем-то вроде жабо. Снейпу было на вид лет 9-10 – бледный, жилистый заморыш. Он жадными глазами смотрел на младшую из девочек, которая раскачивалась всё выше – выше, чем сестра.
2. – Лили, перестань! – крикнула старшая. Но девочка пустила качели на полную высоту, и оттуда взлетела в воздух – взлетела совершенно буквально, взмыла в небо с громким хохотом, а потом спланировала по воздуху, как акробатка. Она парила в воздухе невероятно долго и приземлилась невероятно легко. – Мама не разрешала тебе так делать! – Петунья соскочила вниз, руки в боки. Лили сорвала увядший цветок с куста, <…> раскрыла ладонь. Цветок лежал на ней, открывая и закрывая лепестки, как странная многогубая устрица.
3. Снейп выскочил из-за кустов. Он глядел на Лили, и его худые щёки заливались тусклым румянцем. – Я знаю, кто ты. Ты… ты колдунья, - прошептал Снейп. <…> Он пошлёпал за девочками, похожий на неуклюжую летучую мышь и на самого себя много лет спустя. – Ты правда колдунья. Правда. Я давно за тобой наблюдаю.
4. Сцена переменилась. Гарри был в маленькой роще. Ручей блестел на солнце, извиваясь между деревьями. Их кроны давали прохладную сень. Двое детей сидели рядышком на траве. На этот раз Снейп снял куртку, в сумраке рощи его странная рубашка не так бросалась в глаза. – Петунья говорит, что никакого Хогвартса нет. – Для нас он есть. Несмотря на его безобразную причёску и нелепую одежду, он сейчас производил сильное впечатление – странная фигурка, исполненная уверенности в своём предназначении.
5. – Это прямо-таки трогательно, Северус, - уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику? – К мальчику? – выкрикнул Снейп. – Экспекто патронум! Из кончика его палочки вырвалась серебряная лань, спрыгнула на пол, одним прыжком пересекла кабинет и вылетела в открытое окно. Когда серебристое свечение погасло, Дамблдор обернулся к Снейпу, и глаза его были полны слёз. – Через столько лет? – Всегда, - ответил Снейп.
6. – Что, опять любовь? – сказал Волдеморт. – Любовь, вечная присказка Дамблдора: он утверждал, что она побеждает смерть… - Патронус Снейпа – лань, - сказал Гарри, - как у моей матери, потому что он любил её всю жизнь, с самого детства… - Я раздавил их, как раздавил твою мать, эту пресловутую великую любовь Снейпа.
7. – А если меня распределят в Слизерин? Гарри присел на корточки. Из трёх детей только Альбус унаследовал глаза Лили. – Альбус Северус, - сказал Гарри тихо, - тебя назвали в честь двух директоров Хогвартса. Один из них был выпускником Слизерина, и он был, пожалуй, самым храбрым человеком, которого я знал.
Д. Роулинг. «Гарри Поттер и Дары смерти». Глава 33 «История Принца»
Больше ни слова об Алисе Лиддел, да и о викторианском культе «маленькой девочки» / «мёртвой девочки» я писала не раз. В поисках ответ на вопрос - есть ли у Лили Эванс, вечной любви Северуса Снейпа, математически верный (потому что интертекстуальных кругов от этого образа расходится великое множество!) прототип? – мне посчастливилось наткнуться на публикацию стихов Джона Клэра в переводе Григория Кружкова, посвятившего английскому поэту магическое вступительное слово (Иностранная литература. 2005, № 4). Два года назад Клэр, фактически открытый заново в конце XX века, впервые стал литературным персонажем - в «Ускоряющемся лабиринте» Адама Фоулдза, романе о безумии поэтов. Второй из них – архетипическая викторианская вдова - А. Теннисон: самая известная художественная интерпретация истории его любви к умершему другу принадлежит А. Байетт («Ангел супружества»). 1
| |
.jpg "Фанни Брон (Эбби Корниш) в трауре. Кадр из фильма «Яркая звезда»") |
 |
|
| |
Фанни Брон (Эбби Корниш) в трауре.
Кадр из фильма «Яркая звезда»
|
Королева Виктория с дочерью
у бюста принца Альберта
|
|
Вдовство учителя зельеварения вполне отвечает скорбному духу, траурному стилю викторианской эпохи. Поведение Снейпа имеет не только литературные аналоги, оно отражает реальные судьбы эпохи, оплакивавшей всех и вся по королевскому канону. Сначала поэты-романтики, потом принц Альберт, Артур Хэллем, король Артур; прибавьте к ним именитых и безымянных первенцев, чахоточных дев, и невест; безумных наследников, утопленников, трёх сестёр, а то и целые семейства – феминизированная нация почти перестала различать объекты скорби, изобретая невиданные, какие-то «египетские», способы хранить и приумножать память о своих мёртвых. 2
Рыжеволосая зеленоглазая девочка на качелях, маленькая ведьма, дерзкая и свободная, – мне сразу вспомнилась героиня поэмы Кристины Россетти «Рынок гоблинов», нарушающая запрет не пробовать волшебных плодов из этого плохо запертого викторианского сада. Молодой дарвинист XX века в романе Джона Дарнтона «Тайна Дарвина» случайно находит дневник его дочери Лиззи. Записи датируются 1865 годом 3 – периодом, когда семья
«сполна получила причитающуюся нам долю мучений от безвременных смертей <…> Мы подобны нашей королеве Виктории, потерявшей своего возлюбленного принца Альберта четыре года назад. До сих пор она вспоминает его, до сих пор её не покидает это страдание, и сейчас она носит только чёрное и каждое утро заново готовит для него свежую одежду».
Для девочки «Рынок гоблинов» стал потайной книжкой, опасная магия которой освободила её от страхов и комплексов. Герой романа, изучающий скелеты в шкафу Дарвинов, читает экземпляр поэмы Россетти, принадлежавшей Элизабет:
«Она о двух сёстрах, одна из них чиста, вторая не может устоять перед соблазном. Очень викторианская вещь. Сестёр звали Лаура и Лиззи. Они прятались в густых зарослях травы в лесу, слыша, как мерзкие гоблины зазывали их хриплыми голосами, выкрикивая: «Купи же поскорей, купи / Из сада нашего плоды». Лиззи затыкала уши и убегала, а Лаура не смогла устоять, расплачиваясь локоном своих золотых волос. «Затем она вкушала их беспечно - / Те неизвестные плоды, / Подаренные странным садом». Лаура вернулась домой, но уже не могла обходиться без этих плодов, и металась в слепой ярости. Её пристрастие стало настолько глубоким, что она заболела и, в конце концов, оказалась на пороге смерти. Тогда Лиззи положила серебряную монетку в свой кошелёк и отправилась к гоблинам. Они хотели, чтобы девочка приняла участие в их празднике, но когда она отказалась и потребовала монету обратно, они набросились на неё, заставляя отведать плодов. Она не открывала рта, и «сердце ликовало оттого, что соком залиты лицо и губы, но в рот ей ничего не попало».
Она убежала домой и прокричала Лауре.
Скучала? Так приди скорей
Приди и поцелуй,
И не смотри, что в синяках,
Навек ушёл наш общий страх,
Я принесла тебе его –
Сок гоблинских плодов.
.jpg "Мария Спартали Стилман (1844-1927). Очарованный сад мессера Ансальдо (1889)")
Мария Спартали Стилман (1844-1927)
Очарованный сад мессера Ансальдо (1889)
Лаура так и сделала. Она буквально повисла на сестре, бесконечно целуя её. Потом впала в обморочное состояние, продолжавшееся всю ночь, и пробудилась уже здоровой. Спустя годы, когда обе стали жёнами и матерями, они собирали своих детей, чтобы рассказать им, как одна сестра спасла другую».
Благодаря Г. Кружкову, я познакомилась ещё с одним странным стихотворением на тему девчачьей магии – с «Заговором против великана» (сборник «Фисгармония») американского поэта Уоллеса Стивенса (1879 – 1955). Стихотворение, как верно подметил переводчик, сюжетно восходит к викторианской сказке О. Уайльда «Самолюбивый великан». В сказке великан не пускает в прекрасный сад детей (топос сада - базовый для английской культуры от У.Блейка до прерафаэлитов), они проникают туда, но, повстречав сторожа, бросаются наутёк. В тексте Стивенса против «болвана» великана выступают три юные сестры-ведьмы. Первая намеревается задержать его с помощью «ненюханного» аромата мальв и сиреней; вторая хочет нарядиться в костюм феи (пелерина в цветах и звёздах ошеломит великана); третья сестрица-маг придумала спеть: речь идёт о некоем звуке, слетающем с альвеол и способном убить «простофилю». (Иностранная литература, 2008, № 5).
У волшебницы Лили Эванс, конечно же, есть сестра, благоразумная Петунья, не нарушающая материнских запретов, – они две стороны одной монетки.
В романе А. Байетт «Обладать» собирательный образ «маленькой девочки» - один из ключевых, как и мотив куклы, хранящей секреты хозяйки. Кристабель написала о куклах цикл стихов, похожий на её «Сказки для простодушных» («вроде бы для детей, но на самом деле нет»): «Караулят куклы / днями и ночами / Память обо всём».
| |
 |
.jpg "Тим, кукла семьи Доджсонов. Фотография Л. Кэрролла") |
|
| |
Энни Дарвин
|
Кукла семьи Доджсонов.
Фотография Л. Кэрролла
|
|
«Маленьким девочкам всегда грустно» - рассуждает филолог Мод Бейли, сравнивая викторианскую девочку с Сивиллой в бутылке. Свою статью «Маргинальные существа и лиминальная поэзия» Мод посвятила пороговым состояниям; пространству в представлении викторианских женщин (агорафобии и клаустрофобии); противоречивому желанию «вырваться на простор, на вересковые пустоши и в то же время забиться в убежище потеснее, замкнуться в своём добровольном заточении, как Эмили Дикинсон, как Сивилла в своей бутылке». 4
Вересковые пустоши в процитированном фрагменте – отсылка к «тексту Бронте» и, думаю, к Жоржу Батаю, чья знаменитая книга «Литература и зло» (М.: МГУ, 1994) открывается эссе, посвящённым «Грозовому перевалу» Эмили Бронте, которая создала канон - «дикое детство в вересковых пустошах» без взрослых. Детей двое, как и в «Гарри Поттере», - одинокие девочка Кэтрин и мальчик Хитклифф. Батай переводит проблему в метафизическую плоскость (детство зла): «бешеные скачки по пустошам» символизируют крайнюю и жестокую «свободу дикого детства», оторванного от социума.
Тема одиночества здесь очень важна. Г. Кружков в статье «Природы он рисует идеал». Об Уильяме Вордсворте» (Новый мир, 2008. №10) рассматривает балладу «Люси Грей, или Одиночество» (1799). Она про прелестную девочку Люси, которая сначала расцветает, как фиалка 5 средь глухих болот, а затем погибает в метель. Сравнивая текст Вордсворта с каноном У. Блейка (стихи о потерявшихся и найденных мальчиках и девочках), Г. Кружков подчёркивает символистский характер образного строя баллады:
«Люси Грей – это сама душа человеческая, вышедшая с фонарём, чтобы помочь другой душе, и заблудившаяся в пути. Она изначально, обречённо одинока; можно лишь издалека заметить её в рассветных потёмках, услышать «печальный голосок». <…> Печаль и одиночество, которыми щедро была наделена уже первая Люси, в этой балладе возводится в степень («a solitary child»); автор убавил лет своей Люси, потому что душа всегда девочка, puella, как сказано в стихах Уоллеса Стивенса».
Я убеждена, что история любви Северуса Снейпа к Лили базируется на парадигме, воссозданной Кружковым. Викторианские мёртвые девочки (от Ч. Диккенса до декадентов); «бледные сёстры» (от Бронте до Д. Харрис и О. Ниффенеггер); Алиса Кэрролла и её реплики, Лилит Д. Г. Россетти и Дж. Макдональда, маленькие ведьмы - мисс Эванс – отражение их всех, но главной всегда будет puella, девочка-душа, «сестра моя», жемчужина, которая, как водится, утрачена и которую от века ищут. В «потерриане» этот сюжет скрыт, рядясь в сказку о поисках крестражей, даров смерти, но через все символы просвечивает пра-образ «девочки навсегда», восходящий как к традициям английской поэзии XVII – XIX веков, так и к древнейшим мифам.
С одной стороны, вдовый «кусачий» Снейп - сторож подземного сокровища, варящий зелья, может быть, в надежде найти воскрешающую эссенцию Фламеля; С другой, - патронус Лили (белоснежная светящаяся лань) переходит после её смерти к Северусу. В свете этой великой тайны он предстаёт волшебным рыцарем-освободителем той, которая в финале хроники (через жертву Снейпа и победную ретрансляцию энергии материнской любви) спасёт детей, Хогвартс, Англию и репутацию Снейпа.
Вот почему я так долго искала пра-образ Лили: нужен был идеальный пример души-девочки, девочки «навсегда»; пример вечной любви, в которой, наряду с викторианскими (очень болезненными) чертами, узнавался бы сюжет романтический, а уже через его символы угадывался, как сквозь мутное стекло, сюжет апокрифический (вроде «Гимна к Жемчужине»). История «чуткого и ранимого» Джона Клэра, «зелёного человечка» английской поэзии (причиной безумия которого врачи называли «многолетнее пристрастие к стихописанию»); автора ключевого для нас стихотворения «Первая любовь», 6 поражает. В переломный момент, - рассказывает Григорий Михайлович Кружков, - поэту опять стали сниться сны о Мэри Джойс», их призрачные свидания в эльфийском лесу, «…где колокольчик пил росу; / В жемчужно-серый ранний час / Я был обласкан синью глаз. / Её скрывала дебрей мгла, / Ей пела песенку пчела, / И луч, скользя в листве густой, / Дарил цепочкой золотой…».
Итак, «голубоглазая девочка 7, «самая молчаливая и добронравная в школе», она была на четыре года его младше <…>. Они гуляли и играли вместе и болтали о том, о чём болтают дети, но он вспоминает в автобиографических записках, как внезапно холодело и трепетало его сердце, когда он касался руки Мэри». После нескольких лет разлуки - снова свидания и прогулки, после 1816 года они больше не встречались. Девочка Мэри навсегда осталась в памяти и стихах Клэра, правда, он скрывал имя возлюбленной за тремя звёздочками, чтобы не догадалась жена Пэтти.
«Но утаённое чувство, - пишет Кружков, - продолжало жить в нём. Мэри Джойс явилась к нему как воплощение идеала: призрачная опора, ангел-хранитель его снов и яви. Он вспоминает и записывает в дневник давний сон, приснившийся ему ещё тогда, когда он не напечатал ни строчки стихов. Он предстала перед ним, <…> вызвала из дому и повела на поле Хилли Сноу». На этом праздничном вече было много народу, но Мэри-призрак сказала Клэру: «Ты лишь один из этой толпы». Видение завершилось в городской книжной лавке, где на одной из полок Джон увидел три тома со своим именем на переплёте.
В другой раз ему приснился Судный день (Кружков описывает толпу, неестественный цвет неба и какое-то лунное свечение солнца): Ангел Мэри, облачённая в белые одежды, соткалась перед его взором прямо в людном храме. Вместо приговора «водительница моя улыбнулась, и губы её прорекли что-то такое, отчего моё сердце наполнилось спокойствием и счастьем <…>. Я проснулся под звуки тихой музыки <…> и продолжал говорить с ней наяву <…> - Эти грёзы, в которых она присутствовала как прекрасное женское божество <…>».
Портрет матери В. Вулф
В периоды обострения душевной болезни idiot Клэр воображал, что у него две жены: Пэтти и Мэри, которую он не видел 20 лет. Г. Кружков приводит два письма 1841 года – одно для Пэтти, другое для Мэри (в форме черновика). Послание к девочке «навсегда» начинается так: «Моя дорогая Жена Мэри Я мог бы сказать моя первая жена и первая любовь и первое всё – но я никогда не забуду мою вторую жену <…> я решил не покидать вас обеих <…>. Моя любовь к тебе милая Мэри не изменилась а лишь возросла в разлуке». Процитирует ещё одно послание к Мэри: «…я чувствую что моя Мэри близко… и хотя мой дом мне больше не дом но есть надежда пока память о Мэри живёт рядом со мной».
В английской поэзии XIX века – россыпь мистических, биографических, аллегорических стихотворений, обращённых к утраченным душам – девочкам: «романс» Р. Л. Стивенсона «К Минни»; стихотворение Джерарда Хопкинса «Весна и осень». Маленькой девочке» 8. Иногда адресат (puella) завуалирован, но достаточно тонкой аллюзии, чтобы пра-образ восстановился. Например, стихотворение Альфреда Хаусмана о разлуке с юностью «Into my heart an air that kills» 9, восхитившее Г. Кружкова первой строчкой: «Смысл стихотворения зависит от одного-единственного слова: ветер-убийца, который, может быть, залетел из «Аннабел Ли» Э. По»?
Я тоже всегда помню об этом образе люльки ветров, спустившейся с небес и укачавшей душу-девочку насмерть (чёрная магия завистливых ангелов). А потом пришли чужие взрослые из королевства приморской земли и забрали унесённую ветром 10 мёртвую Аннабел Ли у мальчика – её верного товарища по одиноким играм на берегу.
Мы опять вернулись к канону, с которого начали этот разговор. К утратам, скорбям и поискам, и этот опыт не исчерпать одним только викторианским интертекстом, лежащим пусть и не поверхности, но точно не в последней глубине многих историй, включая историю любви зельевара Северуса Снейпа.
Алан Рикман в роли Северуса Снейпа. Кадр из фильма
Примечания
1 Героиня романа Байетт – Эмили Теннисон, посещающая спиритические сеансы в надежде вызвать дух Артура Хэллема. По ходу повествования мы узнаём, что один из братьев Альфреда и Эмили,
Эдвард, был на постоянном содержании в заведении для душевнобольных в Йорке; другой,
Септимус, имел привычку лежать у камина в депрессии; третий,
Чарльз, пристрастился к опиуму. Сёстры же видели призраков. На одном из сеансов Эмили явились покойные племянники, дети сестры Сесилии – Эдмунд, Эмили и Люси. Первый умер в 13 лет, вторая – в 19, а последняя 21 года от роду (возраст смерти Артура Хэллема) А ведь именно бракосочетание Сесилии «прославлялось в эпилоге «In Memoriam» как триумф любви над смертью. Они теперь в Летней стране, а здесь – юдоль слёз. Будущее дитя, на которое уповал Лауреат, родилось и умерло, как умер А. Г.».
В последней главе романа любовная история трио даётся через воспоминания старого Теннисона. «Он полагал, что они с Артуром обладали женскими ипостасями (жалость и милосердие)», - эта мысль филолога Байетт совпадает с характеристикой, которую даёт Лауреату в трактате «Великие души. Семь лучей на уровне души» Курт Абрахам. Согласно списку указателей, Теннисон располагается на 6 луче:
- сильные привязанности, рвение, иные миры;
- архетипическое восприятие;
- небрежность в одежде, верность избранной персоне;
- принадлежность к элитной, отчасти тайной группе;
- тема смерти, склонность к меланхолии;
- способность глубоко входить в женскую роль.
Вылитый Снейп, не правда ли? Да и Лауреата нетрудно представить Принцем-полукровкой, учителем зельеварения: ведь он жизнь положил на страшную поэму, которая, по ощущениям Эмили, неотличима от чёрной магии, имеющей целью воскресить Артура в юной плоти. «Не мщу я Смерти-изуверу / За искажённые черты, / Чтоб ни родил в союзе ты / С землёю – не оставлю веры» - Эмили боится даже помыслить, о каких таких «страшных плодах союза мертвеца и земли» грезит её брат. В финале этот - не то «голем», не то «нетопырь», не то «эбеновый» ворон неведомой породы из поэмы По, а, может, извращённый «таксидермией» Лауреата китсовский соловей - является медиуму Софи:
«В нём было мало от человека. Это не был давно усопший юноша, это было живое существо с тремя крылами, свисавшими с одного боку. Крылатая половина его тела была тускло-золотая, в перьях и искрилась металлически; лицо напоминало хищную птицу, гордое, золотоглазое. Другая, обращённая в тень половина тела была глинистого серого цвета, бесформенная, с торчащими вместо рук культями. Изо рта, который едва ли можно было назвать ртом, выходил свистящий шёпот. Существо говорило двумя голосами; один звучал мелодично, второй скрипел, как скрипит под пером бумага».
Вспомнился образ «мешковатых грузных полуполётов» из статьи О. Мандельштама про XIX век. Викторианец-маг Альфред Теннисон уже не борется с тягой земли, он очарован кембриджскими топями, болотцами и подземельем. По-моему, даже его каноническое британское море обладает плутоническими параметрами, и всякий порыв предстаёт в пеленах древней мумии.
Кадр из фильма «Гарри Поттер и кубок огня»
Приведу ещё несколько примеров:
Шарлотта Мью (1869-1928) – английская поэтесса, творившая на излёте викторианской эпохи, в ауре модернизма. Она была дочерью известнейшего архитектора, в семье которого трое детей умерли в раннем возрасте, двое страдали психическими заболеваниями и содержались в лечебницах. После смерти отца семья Мью состояла из его вдовы и двух сестёр – Анны и Шарлотты, давших обет никогда не выходить замуж, чтобы не передать потомству родовой недуг. В 1916 году был опубликован поэтический сборник Шарлотты «Невеста фермера», прославивший автора в интеллектуальных кругах: Мью получила поддержку от Т. Гарди, З. Сассуна, В. Вулф. Однако смерть сестры Анны повергла Шарлотту в состояние тяжёлой депрессии: её пришлось поместить в клинику, где она и покончила с собой, выпив лизол.
Артур Мейчен (Артур Левелин Джоунс; 1863-1947), автор «Холма грёз» (по общему мнению, «самого декадентского произведения английской литературы»), родился в той самой уэльской деревушке, где была резиденция короля Артура, и откуда, согласно легенде, рыцари Круглого стола отправились на поиски Грааля. В 36 лет Артур потерял любимую жену, с которой за 12 лет брака не разлучался и на день. С разбитым сердцем он отправился странствовать с труппой актёров. Эзотерические занятия Мейчена, получившего при инициации (в 1889 г.) в храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари имя Avallanius, возможно, имели целью загробное свидание или даже воскрешение возлюбленной, с чьей смертью он так и не смирился. Всю жизнь Мейчен посвятил изучению магии, оккультных наук и древнего знания друидов. Но за «греховной», «болезненно-отталкивающей» декадентской литургией «во славу боли, растравляющей самоё себя», современники не угадали музыки in memoriam, не увидели вдовства Артура.
Хилари Беллок (1870-1953), один из известнейших политиков Британской империи, прославившийся, в том числе, садистскими детскими стишками про непослушных мальчиков, которых жестоко, по заслугам, наказывали, овдовел в 1914 году. До самой смерти он носил траур по жене, но для него не одна - многие потери сложились в единый, бесконечный ритуал, похожий на круговорот. Сын Беллока, лётчик Луи, сгорел в машине, атакуя в августе 1918 года немецкую транспортную колонну. Сын Питер (!), подводник, погиб в 1942 году. Сесил, брат лучшего друга Хилари - Г. Честертона (вдвоём они составляли «Честербеллок», призванный возродить католичество в Англии), умер в госпитале во Франции, ещё один близкий друг, лорд Блэквуд (иллюстратор «садистских» книжек Беллока) был убит в звании лейтенанта. Раймонд Асквит, тоже близкий друг, погиб на Сомме в сентябре 1916 года. Биографы сообщают, что после известия о Питере Хилари хватил удар, от которого он физически оправился, но с той самой поры начал слышать голоса, беседовать с мёртвыми: женой Элоди, сыновьями, друзьями. А. Филозов в статье «Злобный гений» сравнивает предсмертную переписку Беллока (он умер в Гилфорде, где похоронен Кэрролл) с дочерью Элизабет со спиритическим сеансом (вполне в духе сэра Артура Дойла или Оливера Лоджа).
2 Первоначальные сведения об этом можно почерпнуть из бестселлера
Одри Ниффенеггер, профессора Колумбийского университета в Чикаго,
«Соразмерный образ мой» (М., 2010). Роман посвящён Хайгейтскому кладбищу, в котором «разрослись кусты
падуба *, ведущие свой род из Викторианской эпохи – от тех веточек, без которых в прежние времена не обходились надгробные венки». «Для викторианцев, - пишет автор, - кладбище Хайгейта стало
театром скорби». Героини романа – бледные, худые «заморыши»
сёстры-
близнецы, обменивающиеся жизнью и смертью. Из лекции экскурсовода мы узнаём о специфике похоронных обрядов в ту эпоху, о
волосяных серьгах,
брошах «на память».
| |
 |
 |
|
| |
Викторианский медальон
|
|
Текст переполнен знакомыми знаками, общими для неовикторианской литературы: призрачные послания с того света, аудиокнига «Возвращение в Брайдсхед» И. Во; котёнок смерти, Джон Донн, надгробие с барельефом, изображающим плакальщицу-женщину, сидящую у гроба; 28 садовников в штате кладбища перед Первой мировой войны («но все дееспособные мужчины ушли на войну, и прошлого было уже не вернуть»).
* Падуб – именно такую фамилию обрёл в русском переводе романа «Обладать», придуманный викторианский поэт Рандольф Генри Эш, автор заново сочинённого А. Байетт «
Сада Прозерпины» (1861). Символическая связь двух имён (поэта и его героини) предопределена, таким образом, викторианской мифологией, сосредоточенной на похоронных сюжетах и обрядах, облачённых в древние одежды. Напомню: «Сад Прозерпины» - одно из самых популярных стихотворений декадента
Алджернона Чарлза Суинберна (1837 – 1909), «совершенно языческое по духу», шокировавшее викторианского читателя, но вот уже второй век включаемое во все антологии английской поэзии. Суинберн писал, что в нём он «намеревался уловить полное прекращение страсти и мысли, когда дух, не опасаясь ни добра, ни зла и не надеясь на них, жаждет вкусить только абсолютный сон». <Суинберн Алджернон Ч. Сад Прозерпины: стихи. Перевод, предисловие и примечания Г. Бена. – СПб.: Изд-во «Пушкинского фонда», 2003>.
3 Из дневника Лиззи Дарвин (от 14 февраля 1865 года): «Причиной нашего несчастья, возможно, послужила смерть бедной милой Энни около четырнадцати лет назад <…> Мне говорили, что сестра так и не смогла поправиться, заболев скарлатиной, которая сразила всех девочек сразу, что она ужасно страдала <…> Папа проводил все ночи напролёт около её постели. <…> Так случилось с бедняжкой Мэри, которая была не больше белки, и не прожила на этом свете даже год, с малышом Чарли Уорингом не прожившим и двух лет. Мы проходим мимо их крошечных надгробий каждое воскресенье по дороге в церковь…». Смотрите фильм «Происхождение» (2009) режиссёра Джона Эмиела, посвящённый Энни Дарвин и её великому отцу, переживающему после смерти любимой дочери кризис веры.
Лоренс Альма-Тадема (1836-1912)
Это - наш уголок (1873)
4 В романе Байетт
лиминальные образы
«заточённой волшебницы» и одинокой
«маленькой девочки» родственны: глубинная связь между ними иллюстрирует концепцию «пограничного состояния», предшествующего переходу в другое состояние. «В эти хмурые ноябрьские дни больше всего я напоминаю себе несчастное создание из фантастической истории Р. Г. П., томящееся в ужасном «Глухом покое», - пишет Кристабель Ла Мотт в одном из своих стихотворений.
Одинокая старая девочка появляется на страницах «Городка» Ш. Бронте – это не то «эльф», не то «колдунья» Полина, ребёнок с лицом, изборождённым морщинами ностальгии; «призрак, одиноко сидящий в углу, одержимый одной идеей»; «казалось, она на глазах стареет и превращается в какое-то неземное существо».
Предел репрезентации всех этих свойств в английской женской литературе - безумная Берта Рочестер из «Джейн Эйр». 1979 годом датируется классическое исследование в области феминистской критики – «Безумная на чердаке: женщина-писательница и литературное воображаемое XIX века» Сандры Гилберт и Сюзан Губар. Они обнаруживают в творчестве Джейн Остин, Мэри Шелли, Джордж Элиот и др. «патриархатную трактовку женской литературы как патологии и сумасшествия, а также чудовищный бинаризм женского в традиционной культуре: женщина – либо чудовище и ведьма, либо ангелическая святая. Авторы доказывают, что женщины-писательницы в патриархальной культуре неизбежно попадают в её дискурсивные ловушки, так как в любом случае вынуждены драматизировать амбивалентное разделение между двумя возможными образами женского: традиционным патриархатным образом и одновременно сопротивлением ему. Данный «разрыв» и формирует амбивалентную структуру женского авторства как структуру «сумасшествия»» (Ирина Жеребкина «Феминистская литературная критика»). «Авторство» фурии Берты – серия разрушительных действий: разрыв ткани, поджог замка.
Генри Мэйнелл Рим. Фиалки (1904)
5 «Поэма «In Memoriam» растревожила её успокоившуюся было душу. <…>
Фиалок в поэме было изобилие: «Печаль
фиалкой обернётся, / Распустится и зацветёт…»» -
А. Байетт. Ангел супружества. В романе В. Вулф «На маяк» мистер Кармайкл, оплакивающий гибель на войне Эндрю Рэмзи («из него вышел бы великий математик»), потерявший после известия о его смерти всякий интерес к жизни, «медленно уронил руку, как если бы с высоты своего огромного роста уронил венок из
фиалок и асфоделий». Ещё пример: «Дафна купила маленький букетик
фиалок для Майкла через несколько дней после его похорон и оставила их на могиле, куда пришла тайком. <…> Стоя на кладбище, она думала: «А что если Майкл наблюдает за мной…» -
Ж. Пикарди. Дафна.
Первая любовь
Любовь меня сразила властно
Внезапной вспышкою огня.
Её лицо, цветок прекрасный,
Украло сердце у меня.
Моё лицо вдруг стало бледным,
Сковал цепями ноги страх;
Пред взором глаз её победным
Вся жизнь моя распалась в прах.
Затем душа моя затмилась,
Лицо же вспыхнуло огнём;
Кусты, деревья превратились
В густую полночь светлым днём.
Глаза ни зги не различали,
Зато красноречивей слов
Аккорды струн в них так звучали,
Что закипала в сердце кровь.
Всегда ль цветы зиме подвластны?
Всегда ль в снегу любви постель?
Он вняла мой зов безгласный,
Любви неведомой досель.
Я не встречал, скажу я смело,
Как у неё лицо и взгляд;
Моя душа ушла из тела
И не вернуться ей назад.
Пер. В. Савина
7 Как известно,
Исаак Ньютон прожил одинокую холостяцкую жизнь, но существует
легенда о его детской любви к
голубоглазой девочке мисс
Сторер. Когда родной брат Анны Ньютон Уильям Эйскоу, священник и богослов, выпускник кембриджского колледжа, убедил сестру отдать племянника в школу, она договорилась с близкой подругой миссис Сторер из Грантема, что она примет Исаака на постой. В приёмной семье, кроме задиристых братьев-близнецов, жила славная дочка, которая всегда защищала Ньютона, а он в благодарность мастерил для подруги кукольные домики. Провожая Исаака в Кембридж, мисс Сторер горько плакала, чувствуя, что они никогда не увидятся. Ньютон крайне неохотно делился с биографами воспоминаниями о юных годах, зато мисс Сторер кое-что поведала потомкам о своей любви. Есть сведения, что, когда миссис Винсент (голубоглазая девочка вышла замуж) оказалась в нужде, Исаак послал ей деньги.
8 Из стихотворения
Р. Л. Стивенсона
«К Минни»:
Ты помнишь, Минни, или нет
Обоев в детской нежный цвет
В вечерней дымке голубой,
Ведь там играли мы с тобой <…>
А детство? Нет его, прошло.
Поток меж мельничьих колёс
Так далеко его унёс.
Но, Минни, нам издалека
Звенят два детских голоска <…>
Тебе, далёкая моя,
Я шлю привет через моря,
Через пустыню лет <…>
Моя мечта, глаза твои –
Вот все сокровища мои.
О, Минни, сквозь года и дни
Свою мне руку протяни,
Как будто стали мы детьми,
И строки нежные прими.
Пер. Е. Славороссовой
Стихотворение Д. Хопкинса читайте в «Иностранной литературе». 2006, №12 <Джерард Хопкинс. «Проснусь – и вижу ту же темноту». Перевод и вступительная статья Григория Кружкова>.
***
Снова ветер подул из далёкой страны,
Словно грудь мне стрелой просквозили;
Что за горы знакомые в дымке видны,
Хутора и высокие шпили?
Это счастья былого утраченный дол,
Та страна, из которой когда-то
Я по залитой золотом тропке ушёл
И куда больше нет мне возврата.
Пер. Г. Кружкова
<Иностранная литература. 2006, №6: Альфред Хаусман. Четыре стихотворения. Вступление Г. Кружкова>.
10 «Унесённые ветром» - строчка из знаменитого стихотворения
«Non sum qualis eram bonae, sub regno Cynarae» <Я уж не тот, каким был в царствие доброй Кинары (лат.). Гораций. Оды. IV,1>
Эрнеста Доусона (1867-1900), «английского Верлена». В американской «митчеллиане» принято считать, что название для своего романа Маргарет Митчелл нашла именно в «Кинаре». В тексте Д. Голсуорси «Сильнее смерти» шедевр Доусона становится проводником подсмыслов. Так, Соммерхэй спрашивает Жип, знает ли она эту вещь: «это лучше, чем Верлен. Кинара! Кинара! Да, в его звуке есть что-то
осеннее, напоминающее лепестки роз, вихрь и осенние листья».
… Я многое забыл, Кинара! унесённые ветром,
Летели розы, розы в беспорядке рассыпались… (пер. Яны Хроменко)
Для меня особенно важен сплав мотивов потерянной «Люси» (души-девочки), многотрудных поисков того, что унёс ветер, и битв на этом пути. Лирика викторианца А. Э. Хаусмана, популярная именно в годы Первой мировой войны, не просто унаследовала «ветра» Шелли и Теннисона, подсветив образ памятью об утраченной / похищенной Аннабел Ли.
Думаю, и Лили Эванс - объект больших притязаний, чем это кажется на первый взгляд. И не забывайте про другое сокровище из «поттерианы» - сестру Ариану.
Заслуга Хаусмана в том, что он закодировал будущую войну (посредством базовых мотивов и образов) как «древний ветер», миф, сказку; как ключевой этап магического цикла истории Англии. В парне из Шропшира угадываются знакомые нам черты «мальчика, который (не) выжил».
Из книги «Шропширский парень»
XXXI
Лес на холмах обеспокоен,
Вот ветра сильного порыв
Подлесок складывает вдвое,
Метелью листьев реку скрыв.
Терзал всё тот же ветер гневный
Лес, окружавший Урикон
* , -
То древний ветер в гневе древнем,
Но новый лес терзает он.
Я вижу римского солдата,
Взошедшего на этот холм,
В нём та же кровь текла когда-то,
И тех же мыслей был он полн. <…>
Пер. А. Кокотова
Кадр из фильма «Гарри Поттер и Дары смерти: Часть I»
P.S.:
В сказке С. Кларк «Прощай - милость, или Дамы из Грейс-Адьё» есть такой диалог:
« – Вы – волшебник из Лондона, – сказала Кассандра.
– Вовсе нет, – воскликнул уязвлённый Стрендж. – Я – шропширский волшебник…».
Стрендж – шропширский парень, ученик Норрелла (герои культового романа Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл»).
Write a comment
- Required fields are marked with *.
Posts: 4
Reply #4 on : Wed February 05, 2014, 10:16:12